Мы находимся по адресу:
Нижегородская обл.,
г.Чкаловск, пл. В.П. Чкалова, ДКС
|
С.С. ЖУКОВ
Салюты тихие черемух
Материнская седина,
Горем выщербленная дорога,
Увела по которой война
Сыновей от родного порога.
Материнская седина.
Свет багровый небес высоких,
Звуки песни:
- Вставай страна…
Похоронок скупых строки.
Материнская седина.
Над могилою братской списки.
И особая тишина
Возле строгого обелиска.
|
Долгий плач
Плакала мать,
Сына на фронт
Провожала.
черные волосы
Белым платком
Повязала.
...Белые волосы,
черный платок:
Плач по тебе
Не окончен,
Сынок.
|
Фронтовой лес
Здесь он насмерть, как воин, стоял
С гордым именем русского леса.
Не годится на стройматериал —
Много принял свинца и железа.
Хвойный шорох и запах смолы,
Крон высоких развесистый полог.
Но ломаются зубья пилы,
Наскочив на тяжелый осколок.
Здесь войны отпечаток хранят
Годовые древесные кольца:
След пожарищ
И пуль,
И гранат,
Эхо боя
И клятву солдат,
Кровь комбата
И смерть комсомольца…
Солнца луч пробивает насквозь
Тишину осветленной полянки.
чутко тронул копытами лось
Полусгнившие бревна землянки.
В перегное, стволах и корнях
Лес, как в памяти, многое прячет
И, быть может, о павших в боях
Он смолою тяжелою плачет...
|
***
Выйдем бродить меж осенних дубов,
Мирные странники.
Сколько бывало здесь белых грибов!
Шляпки — как пряники.
Среди опавших литых желудей,
Вот они — семьями.
Дети земли, листопадов, дождей,
Утра осеннего.
Мы не поверим, что это к войне,
Будем надеяться.
Листья резные звенят в тишине,
Под ноги стелются...
Можно все беды свои позабыть,
Годы, что пройдены.
Тонко, волнующе пахнут грибы
Детством и родиной.
|
Из цикла «Под знаком Стрельца»
Брату Павлу, фронтовику
I
Я рожден был
Под знаком Стрельца
Средь декабрьского мрака ночного.
Своего не помню отца,
Рядового роты стрелковой.
Своего не помню отца —
Горький факт
Моей биографии,
Только тускло,
Как срез свинца,
Светят старые фотографии.
Ласку матери,
Песню сестер —
Это все я люблю и помню,
А отец —
Он лишь тень простер
Надо мною,
Огромный, как полночь.
что ж ты требуешь,
Грозная тень,
Справедливости или гнева?
...Незаметно угаснет день
И раскроется
Звездное небо.
Может быть,
Он прилег отдохнуть
Где-то там,
В беспредельности жуткой.
Дымом тянется Млечный Путь
От солдатской его самокрутки.
|
II
Ночь слепая.
В окне темнота, как в колодце.
Кто-то стукнет тихонько
В оконную раму.
Голос сына почудится,
В сердце толкнется:
— Мама...
Мать метнется за двери
Подраненной птицей,
Охнет воздух в избе,
Охнут стекла и стены,
Только больно простонут
В сенях половицы,
Только горько заплачут
Крылечка ступени.
Тишина. Ни души.
Лишь во мраке береза
Голиком своим мерзлым
Скребется по крыше.
Голос сына развеялся в небе беззвездном,
Вместе с ветром уносится
Дальше и выше…
Так в бессонных ночах
Мать стареет до срока,
Жесткий сыплется снег.
До рассвета не близко.
И, белея в ночи,
Убегает дорога,
Словно белая прядь
В волосах материнских.
|
III
Душит кашель и трудно дышать.
Отворилась тяжелая дверь —
В белом облаке входит мать.
И устало садится за стол,
И глядит молчаливо в окно.
чуть желтеет сквозь сумрак густой
Керосиновой лампы пятно.
За стеной лютует пурга,
Куст рябины насмерть промерз.
Утонул поселок в снегах,
Лес шумит на десятки верст.
За стеной гуляет мороз,
И нельзя взойти на крыльцо:
Как бездомный усталый пес,
Он лизнет языком лицо.
Наплывает, качается стол,
чисто выскобленный,
Пустой,
И в белесой редеющей мгле —
Руки матери на столе.
|
IV
Летнее солнцестояние.
Теплый туман по лесам,
Утренней зорьки сиянье
Да луговая роса.
Старая вьется дорога.
Луг.
Перелески.
Поля...
Вся до щемящего вздрога
Сердцу родная земля.
Ветер проснулся над рожью,
Свет разрастается вверх.
Что же ты замер тревожно,
Брат мой,
Седой человек?
Вспомнил далекую юность,
Лица друзей, голоса.
Двадцать второго июня
«Ровно в четыре часа...»
Что же ты, воин, защитник,
Вдруг головою поник?
Утро прозрачно и чисто,
Как заповедный родник.
|
V
Присягаю я раздольной пойме
С росчерком стрижей над крутояром,
Присягаю клеверному полю,
Щедрости черемуховых ягод.
Присягаю ветру молодому
С золотой цветочною пыльцою,
Доброму теплу родного дома,
Старой фотографии отцовой.
Присягаю скошенному лугу,
Старым липам, сумрачному бору.
Присягаю ласковой Ветлуге
И над нею — небу голубому.
Присягаю я грибному лету,
Сельскому смиренному погосту,
Присягаю утреннему хлебу,
Присягаю полуночным звездам.
Тихим перелескам у дороги,
Соснякам, закатом освещенным…
Присягаю своему народу
Каждым мигом жизни защищенной.
|
Фронтовой лес
Здесь он насмерть, как воин, стоял
С гордым именем русского леса.
Не годится на стройматериал —
Много принял свинца и железа.
Хвойный шорох и запах смолы,
Крон высоких развесистый полог.
Но ломаются зубья пилы,
Наскочив на тяжелый осколок.
Здесь войны отпечаток хранят
Годовые древесные кольца:
След пожарищ
И пуль,
И гранат,
Эхо боя
И клятву солдат,
Кровь комбата
И смерть комсомольца…
Солнца луч пробивает насквозь
Тишину осветленной полянки.
чутко тронул копытами лось
Полусгнившие бревна землянки.
В перегное, стволах и корнях
Лес, как в памяти, многое прячет
И, быть может, о павших в боях
Он смолою тяжелою плачет...
|
Десант
Памяти героев, павших на
Курилах в августе 1945г.
От Авачинской бухты
до острова Шумшу
Больше суток в машинах
телеграфы на «малом».
Корабли продвигаются скрытно,
без шума,
Как завесой густой,
укрываясь туманом.
Командирское судно
И «Охотск», заградитель,
И десантные баржи
В кильватерном строе,
Напрягая буксиров
Упругие нити,
Вел торпедники «Киров»
Дотемна за собою.
На барже
В тесном кубрике-
Рокот гитарный,
Проверяет десантная группа
оружье,
И меняет тельняшки
По традиции старой,
И тревога сужает
Глаза полукружьем.
Шутит боцман Вилков:*
- Что не веселы, братцы?
Вредно в августе, мама твердила,
Купаться?
- Да уж то не моряк,
Если кашель и сопли.
- А то дуй до горы,
Там на горке обсохнешь…
А на горке на той –
Танки и пулеметы,
ДОТов узкие щели–
Прищуром японца.
Скоро волны осветит
Красный диск с позолотой,
Словно знамя
Страны Восходящего Солнца.
Дремлют на Кокутане*
В капонирах орудья,
Котомари* грозится
Тяжелым калибром,
Но десантники все же
Особые люди,
И не всяк этой долей
Отмечен и выбран!
В леденящую воду
им войти этой ночью,
С полным боекомплектом,
где гранаты и диски,
И бросаться в атаки
по - десантному молча,
Окропив своей кровью
островок каменистый…
Под рукой Ильичева*
зазвенели аккорды
И яснее решимость
отразилась во взгляде.
Запевает Вилков
Задушевно и гордо
Знаменитый куплет
О последнем параде.
Ах, матросская песня
с прощаньем и болью,
С горькой смертной удалью,
кровью и солью
Тех, чьи тельники тлеют
в Моонзунде, Цусиме,
Ни звезды, ни креста
над могилою синей.
Тебя ветры несут
над морями и сушей,
Плачут чайки в тумане-
матросские души…
Семафорит «Охотск»,
Глухо склянки пробили.
- Группа первая…
- …товсь!
И негромко:
- Приплыли.
А на палубе темень
И пахнет соляром,
Артприкрытье ударило
С мыса Лопатка,
И в матросских сердцах
зажигается ярость,
Кровь пульсирует звонче
В предчувствии схватки.
И десантники прыгают
в темный залив,
Ленточки бескозырок
в зубах закусив…
* Старшина Первой статьи Николай Вилков,
* Матрос Петр Ильичев – Герои Советского
Союза, закрывшие телом двухамбразурный
Японский ДОТ.
* Мыс Котомари, Кокутан- пункты береговой
японской артиллерии.
|
***
Три друга прощались. Война.
Они под заветною липой
Зарыли бутылку вина:
- Вернемся с победой – и выпьем!
К концу приближался июнь.
Стремителен, грозен, тревожен.
…Один из них в первом бою
Был пулей немецкою скошен.
Другой оказался в плену.
Страшней не придумать такого!
Весь ад показав наяву,
Там смерть предписали ему
Для опытов – неким уколом.
А третий дружок прошагал,
Как в песне поют, пол-Европы.
Шутил он, что не воевал,
А больше всю землю копал:
Траншеи, могилы, окопы…
Остался на век удивлен
Тому, что живой воротился.
Быть может, поэтому он
Так горько к вину пристрастился.
И был разговор меж сельчан,
Что будто слыхали иные,
Как он говорит по ночам
С погибшими, будто с живыми.
Просит прощенья, чудак,
Под горькие вздохи и всхлипы
За то, что не вспомнит никак
Заветное место и липу…
|
|
